Нобелевский тунеядец

Если бы автор обладал дерзостью Цветаевой, можно было бы - прячась за ее "Мой Пушкин" - назвать эту книгу "Мой Бродский".Если друг вашей юности был так жесток, что в зрелые годы сделался знаменитым, а вы были так беззаботны, что сумели пережить его, положение ваше нелегко.Каждый, кто был связан с Бродским, знает, что думать и говорить о нем он обречен до конца дней своих. И каждый знает, что память его обречена на неполноту и при этом слабеет с каждым днем. В какой-то момент говоришь себе: "Хватит откладывать. Пора перенести на бумагу все, что так волновало сердце и ум в связи с этим человеком, с этим голосом. Никто не ждет и не требует от тебя исчерпывающего портрета, но и без твоих заметок картина останется в чем-то неполной. Пускай каждый расскажет о том, что ему довелось - посчастливилось - расслышать в этих стихах, в этой жизни. Тогда и выстроится на полках библиотек шеренга книжных корешков "Subject: Joseph Brodsky", сложится мозаичный портрет, заслуживающий названия "Весь...