Антимифы. Живопись. Графика / Antimyths: Painting Graphic Art

Путь Давида Плаксина в искусстве начинался с литогравюры "Интернационал". Сегодня нетрудно поиронизировать и по поводу ее темы, самих ее размеров (70 х 1300 сантиметров!), между тем, она выглядит естественно в контексте того времени с его искренней шестидесятническои риторикой, пристрастием к укрупненной форме и со стремительным расцветом литогравюры. "Интернационал" мог стать для него порогом в "большое искусство" (он, собственно, и исполнялся как заявка на вступление в Союз художников), но не стал. Жизнь распорядилась по-своему - как всегда, сурово, но, наверно, и мудро - разделив его работу в искусстве на два русла. Его станковые работы, исполняемые "для себя", довольно долго оставались в тени. Делом основным, определяющим его положение в мире, стало книжное искусство. 60-е годы были временем ломки обветшавших стереотипов в искусстве, и в книжном - тоже. Правда, Давида Плаксина мало затронуло увлечение "рукотворной" графикой, которая оказалась одним из главных орудий обновления. Впоследствии ему доводилось не раз демонстрировать на страницах книг владение свободной и вполне самостоятельной графической формой, используемой в широком стилевом и жанровом диапазоне, вплоть до иллюстраций. Но тогда он то ли чувствовал себя недостаточно уверенным, то ли присущую графике откровенность выражения авторского начала ревниво сберегал для творчества станкового. При обращении к станковой живописи переменилась, прежде всего, самая структура его творчества. Раньше станковое и книжное искусства составляли в нем два самостоятельных потока. Возникало, конечно, между ними и некоторое взаимодействие: станковые работы подпитывались книжными, причем не столько тематически, как можно подумать, сколько пластически. Фантастические картины рубежа 80-х и 90-х годов с их как бы материализовавшимися словами ("Россия", "Террор", "Народ" и проч.) явно произошли от графической серии "Азбука" (1989), в котором буквы, основной материал книжного художника, трактовались как объемные формы в трехмерном пространстве. Пожалуй, художник сумел отыскать свое место в лабиринте современного постмодернистского искусства, культивирующего художественное мышление как игру, окрашенную глобальной иронией. Если это так, то ему удалось при этом сохранить себя и обрести спасительную мудрость. Она - в способности с улыбкой воспринимать несовершенство того абсурдного мира, в котором нам выпало счастье жить. Издание на русском и английском языках.